Я очень люблю имена. Когда случается заводить новые знакомства, я всегда интересуюсь, знает ли человек своё имя. Именно так: знает_ли_он_своё_имя. Не усмотрите в этом что-то из разряда предрассудков или стереотипов, или что-то вроде «Имя определяет жизнь человека», - нет, едва ли в таком рассуждении есть что-то христианское…

Меня зовут Мансура. Это арабское имя, которое происходит от глагола «нср» — «помогать», «даровать победу». Мансура – «победительница», обычно переводят так. Имя стало моим первым идентификатором, и каково было моё разочарование, когда в 6,5 лет мне дали другое имя – Мария. Это имя я получила в таинстве крещения, когда мама привела меня и моего маленького братика, которому на тот момент ещё не было и четырёх, в православный храм.

Мария – «горькая», «непослушная», «мятежная». И все последующие годы я была именно такой…

Я должна оговориться: я не считаю, что имя само собой сколько-то влияет на жизнь человека, но я убеждена, что у Бога ничего не бывает просто так. И теперь, обращаясь к истории своей жизни, я вижу во всём знаки и намёки Бога. Как это и бывает, сразу намёков мы не понимаем, но, когда наступает время им исполниться, то с какой радостью, бывает, вскочишь на стуле от осознания того, что ты наконец понял. Наконец понял! И вот, я тоже наконец поняла.

Имя Мансура имеет тот же корень, что и слово христианство на арабском (ан-насрания). Не знаю, почему арабы назвали так эту веру (то ли христиане помогали всем, то ли были многочисленны и побеждали в преимуществе).

Немного предисловий. История моего обращения к Богу началась ещё до моего рождения. Моя мама приехала в начале 90-х в Россию из Азербайджана со своим родным братом. Он приехал работать. Она – бежала от неудачного брака. Она уехала навсегда: оставила мужа, с которым у них много лет не было детей (в чём все упрекали именно её, но развод не давали), оставила пятерых братьев и сестёр, оставила родителей и пропала на двадцать лет.

Ей уже было к тридцати, а детей всё ещё не было. Это было её личной женской болью. Одна, в чужой стране, среди людей, то ненавидящих, то помогающих в трудностях, тяжёлая работа, брат всегда далеко и никакой поддержки от него ждать не приходилось. Она совсем не человек с характером скалы, но Бог сберёг её (наверное, ради меня) – другого объяснения у меня нет.

Она – красавица, трудолюбива, честна, заботлива, внимательна к другим. Наверное, это в ней и рассмотрел мой отец. На её сердце ещё кровоточила рана бездетности, и едва ли она знала, что может её вылечить. Она стала приходить в храм, молилась, как могла. И обещала Богу, что, если Он даст ей ребёнка, она пожертвует храму деньги и отдаст ребёнка учиться в школу, которая строилась при храме. Она хотела выкупить меня у Бога деньгами, но Он, мудрейший, усмотрел иначе: Он забрал саму меня.

15 мая 2004 года. Православный храм 12-го или 13-го века, свечи, полумрак, тёплый и мягкий свет от ламп. Я, мама, брат, две тёти, которые впоследствии стали нашими крёстными, священник. Перед нами алюминиевая купель, литров на восемьдесят. Я помню, как священник поднимал меня к иконостасу, чтобы я приложилась к каким-то иконам, помню, как на нас надели крестики, простые алюминиевые, у меня с заливкой красного цвета, у брата – с синей. Помню, как, уже дома, я стояла на подоконнике и демонстративно вытаскивала крестик наружу, чтобы весь мир мог его увидеть. В мои 6,5 «весь мир» ограничивался соседним трёхэтажным домом. Никакого обещания Богу доброй совести я не давала, ни в каких грехах не каялась (а если вы думаете, что в мои 6,5 я была безгрешна, то сильно ошибаетесь), о Христе я совсем ничего не знала, и, чего таить, о смысле всего происшедшего тоже. Но я была рада. Что-то новое случилось в моей жизни, и это новое меня чрезвычайно радовало.

Мама в нас души не чает. Всё детство она говорила мне о Боге, но на своём особом языке, языке заботы. Нас ей дал Бог, она нам постоянно об этом говорила. Я думаю, нужно ей отдать должное, этот талант, она приумножила своей любовью.

Мама решила определить меня на учёбу в православную гимназию при храме, а крещение было обязательным условием поступления. Наверное, в первую очередь поэтому мама и привела меня в храм. Ребёнком я была смышлёным – в общем, меня взяли. И я проучилась здесь 11 лет. Каждое утро были молебны и проповеди, перед едой и после неё мы молились, всем классом ходили на причащение, всей толпой стояли в храме на больших праздниках, постились. Много было хорошего.

Но я здесь была именно Марией, хоть и «послушной» внешне, но «мятежной» и «горькой» в душе. Мне нравилось такое христианство. У меня, как, пожалуй, у каждого порядочного православного, было желание уйти в монастырь. Но я понимала, что это не мой путь: отказываться от своей воли и подчиняться какому-то настоятелю монастыря я была не готова.

В школе – одно, дома – другое. В школе благочестие, дома – реальность: крики, ссоры, уставшая мама, драки и склоки с детьми. Если бы Фрейд анализировал моё недавнее состояние, он бы непременно указал на то, что моя двойственность, неопределённость, с которыми я так долго боролась (и до сих пор не знаю насколько успешно), проистекает из моего детства, а именно того самого периода, когда в школе я видела одно и носила одну маску, а дома я становилась собой. Так и есть. Когда я переступала порог своей квартиры, я снимала со своих плеч Бога и оставляла его пылиться на вешалке с куртками. На следующий день я надевала Его снова и шла в школу.

В школе было хорошо. 120 человек, мы все знали друг друга по именам. Я получила хорошее образование. Меня научили быть рассудительной и старались научить мудрости. И многим другим христианским добродетелям, которые идут в комплекте.

На выпускном священники и учителя говорили так: «Вы – наши цветы. Мы растили вас и ухаживали за вами. Вы здесь как в оранжерее. Но дальше вас ждёт мир». И да, мир ждал меня. Ждал, чтобы сломать многое, чему меня научили в школе и испытать на крепость то, что действительно было во мне стоящего.

Я поступила в университет. Год или даже больше я жила совершенно одна: одна из соседок вышла замуж, другая жила у молодого человека и едва появлялась. Мне было дискомфортно, на меня давила своими углами пустая мебель. Мне казалось, что меня поселили в игрушечный домик, чистый, новый, совершенно неуютный и искусственный. Там, казалось, не было ничего живого, считая меня. Я была абсолютно одна. Тогда я ещё не умела наслаждаться одиночеством, этому я научилась много позже. Весь подоконник я обложила иконками и книжками, там же была статуэтка ангела, у которого периодически почему-то отваливались крылья, и я постоянно была вынуждена их заклеивать. Я привыкла ко всему этому и поэтому пыталась восстановить по памяти то, что для меня значило христианство.

Прекратились мои молитвы по утрам и вечерам, никаких постов больше не было, храмов. Я была в плену у своих стен и потихоньку к этому плену я стала привыкать.

В нашей группе была одна девушка. Нет, девушек там, конечно, было тридцать, но я сразу увидела одну. Она всегда была в юбке, с длинной косой золотистого цвета, всегда проста и скромна. Я была уверена, что она христианка. Мы познакомились. Как оказалось, мы уже где-то в школьные годы пересекались на каком-то конкурсе (я терпеть не могла конкурсы, но, бывает же, иногда и они идут на пользу). Она действительно была христианкой. И мы, две христианки, пытались друг друга обратить, переубедить, открыть глаза и наставить на истинный путь. Бог учил нас обеих. Не знаю, чему Он учил Юлю. Но меня Он учил любви. Прежде я полюбила её как сестру во Христе, затем я узнала, что она из церкви пятидесятников. Для меня это было ужасно. Вечерами, после учёбы, я читала о том, чем же их вера отличается от моей. И я кропотливо собирала оружие для битвы. Я была уверена в том, что непременно должна вернуть её в истинную церковь, в которой была воспитана я сама. Но она была мудрее меня. Она смиренно ждала, когда Господь преподаст мне Свой урок.

В ноябре, кажется, я зашла в храм, поднялась в книжную лавку и купила себе Библию, первую настоящую Библию. Я решила чётко определить для себя своё православие. В этот же храм я стала ходить на богослужения. Я увидела объявление и пришла на совместное чтение Евангелия. Меня пригласили стать участницей православного молодёжного клуба при этом храме. Программа была насыщенная: почти каждый день был чем-то занят, постоянно нужно было куда-то ездить, что-то делать, кому-то помогать, - всё это стало отличной альтернативой моей скучной университетской жизни. Я вроде бы нашла своих, и отчаянно предпринимала усилия, чтобы им соответствовать.

Затем появилась воскресная школа при другом храме. Я, как мне кажется, тогда полностью растворилась в церковном ладане. Но во всём этом я не чувствовала Бога. Добрые дела, постоянное нахождение в стенах храма, община верующих (или её подобие), книги, бесконечные книги о духовной жизни, - всё это и было моим христианством. Но среди всего этого не было Бога. Тогда ради чего всё это?

У меня появился навязчивый образ: я сижу в комнате без окон, в дверь кто-то стучит. Стучащего не видно, но это однозначно Бог. И я не встаю, не потому что не могу встать, а потому что не хочу вставать. Стук в дверь сливается со звуком дождя, заглушается, но не перестаёт.

Этот образ наводил меня на мысли о свободе, которую Бог даёт человеку. Когда Бог стоит и стучит в твою дверь, сколько нужно иметь свободы, чтобы Ему не открыть?! Я поняла, что пришло время. Бог призывает меня к чему-то, но Он уважает моё молчание.

Я пришла домой и решила открыть эту «дверь» сама. Я понимала и физически чувствовала, что Он ждёт меня. Но что я могла сделать? Встав на колени перед иконой Христа, я молилась и с полной решимостью говорила: «Войди в мою жизнь. Я посвящаю её Тебе». Я предлагала Ему свою жизнь, но никак не могла понять, что Он готов отдать мне Свою…

Чтобы открыть ту «дверь», мне пришлось сделать немало. Я обещала Богу слушать Его голос, и Он вёл меня тернистыми путями, из общины в общину, затем и вовсе в другую церковь.

И вот теперь я, наконец, стала той, какой меня создал Бог, мой любящий Отец. Он сломал все мои установки и убеждения. Он показал мне, что ничто, кроме Любви, не имеет значения.

Я больше не пыталась что-то посвятить Ему, я приняла Его дар, бесценный дар искупления. Я увидела себя слабой, чтобы принять дар Божьей силы, я поняла, что я безрассудна, но Бог, щедрый и милостивый, полон мудрости. Я хотела найти Бога, но в итоге нашла Себя, окружённую Его отцовской заботой и бесчисленным множеством братьев и сестёр.